Письмо современника о вторжении французов в 1812 году в Московский Симонов монастырь. (Письмо это доставлено в редакцию Душеполезного чтения настоятелем Симонова монастыря архимандритом Порфирием. Оно писано к неизвестной монахине Е. Ан. иеромонахом Симонова монастыря Иларионом, который поступил в Симонов в 1804 году. См. о нем статью в Страннике в апрельск. кн. 1863 г.)

    Известно Вам да будет, честнейшая и милостивейшая государыня, в каком мы положении во время ужасной сей бури находились.

   Я думаю, Вам не безызвестно, что французы и с ними двадесять языков вошли в ц. град Москву 1812-го года сентября 2-го дня, что было в понедельник, а в обитель нашу Симоновскую, хотя во вторник и среду в монастырские ворота восточные и западные стучались много раз, но еще не ломали их, а в четверток, т. е. 5-е число по утру, во время всенощного бдения бывшего без звону, ворота западные прорубили и взошли прямо в собор во время великого славословия, стали в западных церковных дверях и стояли до окончания службы. Служили всенощную иеромонах Митрофан и иеродиакон Мельхиседек, а архимандрит Герасим в алтаре стоял, а братия на клиросах пели. По окончании службы варвары царскими дверьми взошли в алтарь, побрали все с св. престола: кресты, Евангелие и антиминс в карманы вместо платков, также и с жертвенника - потир, дискос с прибором, а другие начали ломать шкафы, сундуки и проч.

   Некоторые из братии, старички, как-то: иеросхомонах Иона, игумен Андрей на покое живущий, иеромонах Тихон и иеромонах Митрофан и другие, после всенощной, не выходя из церкви, начали читать правило ко святому причащению, остановясь за левым клиросом пред большим распятием Иисуса Христа, хотели за литургией причаститься св. таин, но Бог не допустил:  в это время вдруг пошел стук, гром, и крик и шум. Мы от сего страха (говорили старцы) пред крестом пали ниц на помост чугунный, воображая: вот подойдут к нам варвары и отрубят нам всем головы; в тайне сердца своего со слезами молились. Вдруг подходит к нам один варвар и, толкнувши ногой игумна Андрея, говорит: «Что вы, о чем молитесь? Нас клянете?» Но игумен отвечал: «Мы о своих грехах молимся, а вас не клянем». Потом варвар начал с нас сапоги снимать; у иеросхимонаха Ионы сапоги были привязаны ремнями, и он, вставши, развязал, и варвар, севши на скамеечку против Владимирской иконы Божией Матери, свои скинул и ему кинул, но тот не надел их. Потом начали нас всех раздевать и обыскивать, и, обыскавши, ушли от нас, мы же, из церкви вышедши на паперть, увидели, что архимандрита истязают варвары: уставивши в грудь саблю, спрашивают, где добро? И говорят: «Давай злата, сребра и белья». Архимандрит говорит: «Пойдемте ко второму начальнику, все деньги у него». И отвел их к наместнику. А мы, убежав, скрылись под Сергиевской церковию в тайном месте, куда уже много от страху набежало и мирских.

   Сидели мы там до вечера, потом я посмотрел на монастырь - не видать никого; я пошел в свою келью, в ней все еще было цело; и в башнях ходил, тут в погребке скрылись: архимандрит Герасим, иеромонах Феоктист, иеромонах Анатолий, иеродиакон Иоасаф и прочие, и они меня сперва испугались, потом пошли все в мою келию. Архимандрит попросил есть, я затопил печь и воды в чайнике согрел, а за водой на колодезь сходил; некоторые варвары видели меня, но ничего мне не сказали, а в Сергиевской церкви, в трапезе братской и кладовой огни горят, и я, пришедши в келию сзади, нашел медку, сухарей, все укрепились сим. Архимандрит Герасим влез на ограду и прочие с ним, а меня послал в Успенский собор посмотреть, что в нем делается.

   Я хотя и страшился, но не ослушался настоятеля, пошел из келии опять задом; подхожу к собору - в нем огни и много варваров бегают с возженными местными свечами. Я с молитвою и с рассуждением, что, хотя меня убьют, но я послан на послушание, вошел в собор. Варвары бегают и меня видят. Я взошел в алтарь: на престоле ковчег цел, я взял его под полу и пошел в келию, и подле келии посмотрел: в ковчеге св. даров и ящика нет. Я ковчег зарыл в грядках и землей засыпал, и хотел идти в келию, но услышал топот и лалаканье, я в грядках скрылся и лежал более двух часов, потом, услышав из башни голос иеромонаха Феоктиста, я подошел к ним и рассказал архимандриту о соборе и ковчеге и где скрыл, потом пошли в мою келию, начали советоваться, как бы из монастыря уйти, по той причине, что штатные француза убили и подле заднего братского флигеля в отход кинули, а после они же начали его из отхода вытаскивать. В это время какой-то французский начальник увидел их и убитого француза, но штатные сказали: не мы убили его, а монахи. Где же монахи? Штатные отвечали: все бежали из монастыря. Ежели бы нас нашли, то всем бы головы отрубили, а если бы сего (убиения француза) не случилось, то все мы хотели в монастыре сидеть, чтобы с нами не случилось.

   Послал о. архимандрит иеромонаха Митрофана узнать о западных воротах, можно ли уйти из монастыря. Иеромонах Митрофан, сходя, сказал, что никак нельзя, ворота бревнами завалены; потом немного спустя времени послал архимандрит двоих иеромонахов, Феоктиста и монаха Амфилохия, они, пришедши, сказывают: очень можно, одним бревном приперты, и варвары все спят, никого нет, а светло почти как днем от московского пламени. Итак, все монахи стали готовиться в поход. Иеросхимонаха Иону стал уговаривать архимандрит остаться в монастыре, но он отвечал:  «Как мне одному с варварами оставаться? нет, я с вами же пойду». Потом он надел на себя две рубашки, два балахона и шубу на заячьем меху китайчатую, обулся в туфли, взял образ Божией Матери Казанской, а более ничего, ни денег, ни платочка, ни камилавки, ни хлеба, потом помолились все со слезами в моей келье и пошли позади келий к воротам, и, вышедши из монастыря, они побежали под гору, а я не успел за ними, пошел вниз к реке и, бежав подле реки, увидел архимандрита и прочих за слободою на берегу сидящих.

   Потом пошли мы к Данилову монастырю, хотели через мост перейти на ту сторону, тут увидели мы на той стороне караул французский, и пошли по берегу в деревню Кожухово, где перешли через реку мостом и пошли в село Коломенское, где один мужичек принял нас, ввел в сенной сарай и подсадил лестницей на сено,  куда подал нам хлеба и горшок пареных яблоков, где мы сидели до ночи, а ночью пошли в Екатерининскую пустынь, где пробыли двои сутки, потом пошли в Давидову пустынь, тут некоторые остались, а мы с архимандритом пошли в город Коломну в Троицкий монастырь. Здесь архимандрит сего монастыря Анания нас принял. Здесь иеросхимонах Иона у архимандрита Анания проживал до освобождения Москвы от французов, а архимандрит Герасим, несколько здесь поживши, пошел в армию, где и был до возвращения в Москву.

    По освобождении цар. Града Москвы, матери градам, все жители услышали о сем с такою радостию, что и изъяснить я не могу, только едино сердце у всех восхищалось. Хотя и на пепелище, но на свое жилище всякий возвращался, и, увидя свои хижины соженные, горькие слезы проливали.

(Из ежемесячного издания: Душеполезное чтение. 1863 год, октябрь)