Л.А. Беляев
Церкви во имя Воскресения Словущего и Даниила Столпника

Длительная история Данилова (а он традиционно считается древнейшим в Москве) слабо отражена средневековыми источниками. Остающиеся пробелы могут быть заполнены только комплексным историко-архивным и архитектурно-археологическим анализом. Благодаря натурным исследованиям в ходе реставрации 1983-1988 гг. был собран значительный материал, подкрепленный архивными изысканиями. В результате возник ряд новых фактов, изменилось отношение к ранее известному.
Часть работы, посвященная храму Отцов Семи Вселенских соборов, и некоторые другие разделы уже опубликованы [1].  Здесь предлагается к рассмотрению комплекс, связанный с центральным участком подмонастырского поселения — Даниловой слободой и его храмом.
Считается, что монастырь возник на рубеже ХIII-ХIV вв., когда в нем была утверждена первая архимандрития Московского княжества [2]. После перевода ее в Кремль, к Спасу на Бору, Данилов запустел и был возобновлен только около 1560 г. [3]
Монастырь и Даниловское поселение располагались друг подле друга на правом (южном) берегу Москвы-реки, на ее излучине, где от Симонова течение делает резкий поворот и некоторое время стремится практически на запад. Монастырь с поселком разделяло устье небольшой речки, принявшей название Даниловки (впоследствие запруженной и ныне исчезнувшей) [4].
Монастырь стоял на левом мысу речки, селение начиналось на правом и тянулось к югу и западу.
Планы и описания Москвы, начиная с XVII в., показывают в окрестностях огороды, пашни, городской выгон, между ними — группы дворов, в XIX в. постепенно сменяемые фабриками и городской застройкой. Документы в XVII в. называют, кроме соборной церкви в монастыре, также церковь св. Данила Столпника «в слободе». Однако такого храма источники ХVIII-ХIХ вв. не знали.
Историки предполагали, что престол перенесли внутрь монастыря [5]. Рассказ Степенной книги о сохранявшейся по запустении обители деревянной церкви именно во имя Даниила Столпника позволял связывать местоположение ранней монастырской территории и слободы. Из этого следовало, что монастырь XVI в. был отстроен на новом месте — старое же заняла разросшаяся вокруг заброшенной обители деревня.
Поскольку стоящая и сейчас к югу от монастыря церковь Воскресения Словущего располагается как раз на месте предполагаемого центра слободы XVII в., она привлекала внимание в ходе реставрации и археологических раскопок. При выемке грунта изнутри храма обнаружилось, что внутри его северного нефа сохранились остатки предшествовавшей каменной постройки, уходившей в плане дальше к северу.
Удалось подробно изучить южный компартимент подклета обнаруженной постройки (далее — «храм II») и зафиксировать остатки центральной апсиды и основания престола севернее стены храма I [6].
Архитектурная стратиграфия исключала синхронность в существовании храмов I и П. Фундамент северной стены храма I был поставлен на остатки разобранной стены подклета храма II. Пространство подклета заполняли большие блоки его верхних частей. Ориентировка осей храмов не совпадала [7]. Следовательно, храм II предшествовал храму I. Его дату можно определить, опираясь на реконструкцию плана, технические особенности и письменные источники.
План «храма II». Южный неф подклета — это длинное коридорообразное помещение (14 м изнутри) с расширением по южной стороне в ее средней части (до 3,95 м). Длина этого уступа около 5,50 м, в его западной части встроено основание печи. Восточный и западный края нефа очень узкие (2,50 м). Длина восточного отрезка 3,90 м, он не имеет закругления для апсиды. Западный дополнительно сужен к торцу двумя скошенными углами кладки, в результате чего остается узкий проход (около 70 см), выводящий на лестницу к поверхности. С юга скос образован крупным валуном — «краеугольным камнем» — лежащим в основании фундамента, с севера он фланкирован прямоугольным выступом кладки с небольшой фаской.
Северная стена нефа в сохранившейся части читается как прямая без выступов и ниш. Проемы можно предполагать в восточной трети или выше уровня сохранности кладки.
За пределами западной стены лестница из подклета расширяется до 1,70 м. Она имеет 6 ступеней смешанной кирпично-каменной кладки со следами ремонтов и выводит на площадку-крыльцо (та же техника кладки).

Перепад между площадкой и полами подклета около 1,25—1,30 м, что определяет саму заглубленность подклета от дневной поверхности. Приямок лестницы обрамлен кирпичными стенками, южная опирается на грунт (культурный слой), а северная неплотно прилегает к торцу западной стены храма.
Угол этой западной стены выступает наружу от края подклета на 2,00-2,30 м, а еще дальше на запад, отдельно, стоит массив фундаментной кладки шириной не менее 3,00 м при поперечнике запад-восток 2,50 м (по цоколю).
Промежуток от стены до фундаментного блока около 3 м, по ориентировке и технике блок однороден храму II и соотносится с ним.
Размеры (глубина 2 м до начала цоколя) и кладка с применением бело-каменных блоков и валунов на растворе с глиняным «замком» свидетельствуют о тяжести опиравшейся конструкции и наводят на мысль о колокольне. Рис. 14, 15.
От центральной апсиды храма II сохранилась часть внутреннего абриса фундамента в ее южной части; фрагментарно — продолжение к западу южного простенка апсиды; часть основания престола.
Престол имеет сторону 1,50 м (запад-восток), основание белокаменное на растворе, единостолпное. Ширина апсиды реконструируется как близкая 4,80 м. Абрис уплощенный.
Общие размеры храма II в длину 21-22 м (снаружи, считая отдельную за-падную опору), южного нефа внутри — 17 м, по оси от апсиды до западной стены — 20 м. Ширина 28-30 м (полагая храм симметричным по оси запад-восток). Можно утверждать, что храм II был довольно крупным сооружением, близким в плане прямоугольнику, вытянутому по оси север-юг, — возможно, с элементами крестообразности в наземных частях.
Об этом свидетельствуют расширение к югу в подклете, западный ризолит, суженность западной и восточной стен подклета (до 1,20 м) в сравнении с боковой южной стеной (до 3 м). Кроме того, в плане явно акцентированы углы, превращенные в столпообразные опоры, подчеркнута возможность их скоса снаружи.
Следует отметить характерную прямолинейность, вычерченность плана, не имеющего закруглений (за исключением апсиды).
Сумма этих черт — прямоугольность плана, центричность, крестообразность, скошенность углов, размеры — указывает на достаточно позднюю дату, близкую концу средневековья.
Планы такого типа характерны для Москвы конца XVII—XVIII вв. [8] и более позднего времени. Можно указать хотя бы на существенное сходство с планом храма I [9]. Конструкции и строительная техника. Технологические особенности храма II позволяют укрепить датировку, поскольку известны лучше, чем характер архитектуры памятника.
Стены подклета сложены из уплощенных и удлиненных белых камней (14— 22 см на 53-66 см, чаще около 60 см, ширина торца 20-40 см). Перевязка «тычок-ложок», напоминающая кирпичную верстовую. Сухая и чистая теска лицевой поверхности. Раствор известковый, серый, без щебня. Внутренняя часть стен — валуны и камень с обколкой, уложенный «подбором» с расклинкой кирпичом. Ряды ниже пола (фундамент) дополнительно прослоены и обмазаны глиной.
Высота белокаменной кладки 1,10-1,20 м от пола, выше начинается пята кирпичного свода (сохранность — 1 ряд), вблизи печи каменная кладка на один ряд выше (оконная ниша?). Наружная сторона кладки нерегулярна, так как приложена прямо к грунту. Тонкая восточная стена выполнена как заглушка - это кирпичная кладка-порядовка, перевязанная с южной белокаменной.
Кирпич первоначальных кладок подклета — большемер 29 х 14,5 х 7,5-8 см (суммарно пять рядов — 45 см), несет клейма без рамки с рельефным знаком нечеткого «полумесяца» (буква «П», маркирующая «Полевые сараи», типична для построек конца XVII — первой трети XVIII в. [10]. Мелкий кирпич использован при перекладках лестницы (26 х 12,5 х 8,5 см), имеет клеймо «ИМЗ» без рамки (конец 1750 — начало 1760-х годов).
Пол подклета — белоглиняные и чернолощеные мореные квадратные плитки (25 х 25 х 4, 24 х 24 х 3,7 см) в «шахмат» по белой растворной подготовке сверху песчаного материка или натопа гумуса [11]. Возле печи пол белокаменный лещадный камни вторичного использования. Дата пола также не выходит из пределов ХVII-ХVIII вв.
Основание печи — два ряда кирпича на глине прямоугольником или квадратом со стороной 1,30 м, внутри него — засыпка желтым песком. Печь стоит вплотную к стене подклета, вокруг нее на полу в слое гари и мусора собрано много изразцов, по меньшей мере трех различных наборов. Вполне возможно, что они происходят от печи верхнего помещения, топившейся снизу. При переборках печей старые изразцы попадали в пазухи сводов, где скапливались, и затем попадали в слой разрушения [12].
Наиболее архаичный набор — рельефные полихромные изразцы с овальным расписным медальоном (распространенное, но неверное название — «геральдические»). Они датируются не ранее петровского времени, скорее — 1720-1730 гг. (Желтый рельеф с бирюзовым заполнением, белый фон, кобальтовая роспись «цветок’’).
Вторая по времени серия — плоские расписные изразцы с узором „боскеты" (зеленовато-лазурные с коричневым по белой эмали) — датируется около середины — третьей четверти XVIII в.
Последняя группа — плоские расписные с кобальтовой росписью цветами в рамке, последняя четверть XVIII — начало XIX в.
Совмещение разных типов в одной печи мало вероятно, но возможно сохранение архаического убора в подклете при замене изразцов в верхнем помещении. Важно указать, что печь в подклете, назначавшаяся, вероятно, и для обогрева зала, делает невозможной трактовку южного нефа подклета как основания открытой галереи, в противном случае весьма соблазнительную.
О покрытии кровель свидетельствуют встреченные в развале сводов тонкие керамические плитки толщиной 2 см, нежно-розового обжига, с коричневатой и желто-зеленой стеклистой поливой. С изнанки они имеют бортики, а с боку - неполивной выступ для стыковки внахлест с соседней плиткой. Такая техника невозможна при настилке полов, следовательно, перед нами черепица. Технически она аналогична поливной черепице ХVII-первой половины XVIII в., но конструктивно не допускает дату раньше конца XVII в. [13]
Итак, строительная техника не позволяет отнести строительство храма II ранее конца ХVII-начала XVIII в. В ней отчетливо отражены особенности этого переходного этапа, вплоть до широкого применения валуна и булыжника в фундаментах [14]. Вторично использованные детали не противоречат дате и могут происходить от разборки многочисленных позднесредневековых зданий как монастыря, так и его окрестностей [15].
Прежде чем обратиться к стратиграфии, укажем для сравнения строительные особенности ныне существующего храма I. Его стены сложены кирпичом малого формата (20-21 х 10-10,5 х 6,5-7,0 см) с маркой „МК" в рамке. Перевязка тычковая, раствор известковый белый, яркий, швы расшиты. Цокольная часть около 1,80 м (24 ряда) ниже — белокаменный выпуск и бутовый фундамент, включающий вторично использованные материалы. Высокий цоколь сохранил, как в ящике, не только подсыпку, но и весь массив культурного слоя.
Стратиграфия внутри храма I. Под полом (0,3 м белого раствора с остатками кафеля начала XX в.) лежит аморфная гумусная подсыпка (серо-коричневая супесь) с мелкими фрагментами керамики, стекла, фарфора и костей, толщиной от 30 до 90 см. Это — засыпка под пол при строительстве храма I. Земля для нее взята с окружающего участка и из рвов.
Ниже — лента строительного мусора (в основном щебень кирпича и камня). Блоки кладки, отдельные детали и целый кирпич концентрируются в южной части храма. Слой плохо слежался, сыпучий, с пустотами. Возле стены храма II он достигает 1,30 м, в 7 м к югу от нее выклинивается в полоску извести. Это уровень разрушения храма II и разборки его руин перед строительством храма I. Местами он разделяется линзами гумуса — следами земляных работ для нового храма.
Ниже слоя разрушения начинается темно-коричневый супесчаный гумус, более влажный, содержащий керамику, кости, отдельные индивидуальные находки. В этой вполне аморфной массе (толщина 1,20-1,60 м) вообще не прослеживаются уровни и не читаются границы ям, появляющиеся только при выходе к материку. Слой образован многократными могильными перекопами [16].
Стратиграфически очевидно, что функционирование кладбища здесь прекращено только появлением храма I, внутри которого погребения не совершались (слои строительства не нарушены).
Непотревоженный материк встречен один раз — в юго-восточной части храма. Он лежит на 2,20-2,25 м ниже пола храма I. По нему фиксируется влажный супесчаный гумус иссиня-черного цвета с большим содержанием гравия и гальки, аналогичный предматериковым слоям внутри монастыря. Сохранность слоя по толщине не превысила 40-45 см (площадь пятна около 2 кв.м).
Фрагменты керамики определяют слой как древнерусский, но не особенно ранний — ХVI-ХVII вв. [17]. Архаических находок не встречено.
Конечно, стратиграфия в подклете храма II иная. Подсыпка строительства храма I едва закрывает сплошной завал кладки, лишь над полом подклета сменяемый тонким золисто-песчаным уровнем. Пол по отметке лежит ниже уровня материка. В центре подклета — кирпичный склеп под полом, видимо, как исключение захоронения производились в подклете храма П. Дата по кирпичу (склеп не вскрывали) — вторая половина XVIII в. Поверхность времени храма II определяется только разрушением и площадкой лестницы в подклет, который, по-видимому, имел естественное освещение.
Вне храма I сохранность слоев хуже. Руинированный подклет был, вероятно, убран при строительстве, заводские помещения XX в. закладывались ниже уровня материка (основания апсиды также сохранились ниже этого уровня).
Находки в слоях. Сохранность слоя не позволяет всерьез говорить ни о стратиграфии, ни о планиметрии участка до момента появления каменного храма II — это сплошной перекоп. Однако его просеивание дало значительную коллекцию находок, позволяющих хотя бы в общих чертах судить об использовании территории до XVII в.
Эти находки четко делятся на три группы. К древнейшей относятся фрагменты грубой лепной керамики и индивидуальные находки, сопоставимые с ней хронологически. Керамика представлена исключительно горшками со слабо профилированным венчиком и орнаментом защипами, вдавлениями штампа, отпечатком веревочки и т.п.
Аналогичный комплекс был обнаружен западнее церкви Воскресения (храма I) в 1990 г., а также внутри монастыря при работах 1983-1984 гг.
Индивидуальные находки — два шиферных пряслица, грушевидный кресто-прорезной бубенчик с гравированным орнаментом, половинка семилучевого кольца „деснинского типа" с процветшими лучами и украшенным щитком, фрагмент плоского браслета с ложновитыми лентами-закраинами, многопроволочная цепочка с крючками на концах, костяные бусы-пронизки и одна стеклянная - витого сине-белого рисунка [18].
По-видимому, могильный перекоп переработал остатки древнего поселения весьма редкой группы памятников, выделяющихся из массы древнейших селищ Подмосковья.
Сосредоточенные в основном в бассейне Пахры и частью на Москве-реке, они имеют близкий тип керамики и набор вещей. Их дата не поднимается позднее конца X в. (селища Жуковское, Заозерье, Дьяково-пойма, Стрелково, и особенно — Покров-5 на Пахре) [19].
Появление таких ранних поселений с несомненно славянским обликом демонстрирует, видимо, самые ранние дискретные попытки проникновения славян в район будущей Москвы из западных поселений [20]. Интересно, что именно в Данилове обнаруживается один из значительных (во всяком случае по площади) очагов такого проникновения.
Вторая по хронологии группа находок выделяется только благодаря керамике, поскольку связанные с древнерусским периодом вещи имеют сравнительно широкие даты. Отчетливо выделяется сероглиняная, красноглиняная грубая керамика, а затем — в подавляющем количестве — красноглиняная развитая и краснолощеная. Ранняя (архаическая) белоглиняная и белоангобированная посуда представлена плохо, но это может объясняться сельским характером селища. Домонгольские типы горшков с развитым сильно отогнутым венчиком представлены единичными экземплярами, но они есть [21].
Опираясь на хорошо известный для Москвы порядок появления и распространения отдельных технологий и типов, можно утверждать, что основная масса керамики (красноглиняной гладкой, черномореной и чернолощеной, бело-глиняной грубой и гладкой) отложилась в ходе бытового освоения участка в конце ХV-ХVII вв., причем процесс протекал активно [22].
Более поздняя керамика ХVII-ХVIII вв. хотя и представлена, но не в подавляющем количестве. Это можно трактовать как знак постепенного затухания здесь поселения и формирования некрополя, о котором свидетельствует третья группа находок. Смена индивидуальных находок отвечает такому разделению [23].
О возникновении и развитии кладбища свидетельствует, кроме очень большого количества разрозненных костей скелетов в перекопе, целая коллекция крестов-тельников, несомненно происходящих из разрушенных погребений. Среди них большинство (не менее двух третей) составляют типы ХVIII — начала XIX в., следовательно, они относились к погребениям, возникшим после постройки храма II, но ранее храма I. Им предшествует также довольно многочисленная группа крестиков сложных „барочных" форм, с остатками эмали, дополнительными атрибутами и орнаментами. Хронологически они близки дате храма II или — еще более ранние (вторая половина XVII — начало XVIII в.). Крестов, соотносимых с более ранним периодом, единицы [24].
Вероятно, наиболее древний крест с Распятием и „щитовидной" Голгофой, имеющий прямую аналогию в древностях Старорязанского городища, XVI в. [25]. Там же есть аналогия „тельнику" с закраинами и рельефными изображениями креста [26]. Еще два относятся к ХVI-ХVII вв. и, несомненно, к XVII в. — три других [27].
Возможно, с захоронением была связана единственная найденная монета (копейка царя Алексея Михайловича).
Из поздних находок на кладбище следует упомянуть единственный обнаруженный in situ в разрушенном погребении предмет — двойную пряжку пояса с характерным „византизирующим" орнаментом во вкусе „колониальных" изделий промыслов, технологически датируемую не ранее второй половины XVIII в. (ажурная просечка с гравировкой на металлической подкладке „пакетом") [28].
К позднесредневековому некрополю относятся три белокаменных надгробия XVI в., использованные при сооружении храма II. Одно имеет дату и надпись: („Лета ЗРЗ го (7107) ноября 21 дня на Введениевъ день преставися раб божий Михайло Прокофьев сынъ…"
Два других несут треугольчатый орнамент позднего типа. Еще одно надгробие начала XVII в. „детского" размера (72 см длина) с плетеным орнаментом (как и надписное) использовано как подступенок из подклета к лестнице. Ряд фрагментов с канеллированным орнаментом конца ХVI-ХVII вв. виден в буте храма II — вероятно, на некрополе их было довольно много.
Необходимо подчеркнуть, что, несмотря на целенаправленный поиск, в просеиваемом слое не было обнаружено никаких признаков более древнего, чем ХVI-ХVII вв., некрополя. Здесь нет фрагментов надгробий ранних типов, нет характерных раннемосковским кладбищам ритуальных „елейниц" — чашечек или микрокубышек (при этом поздние елейницы XVII—XVIII вв. — фарфоровые и стеклянные — встречаются), нет ранних крестов или образков, монет и т.п.
Археологически, таким образом, устанавливается смена поселения некрополем не ранее XVI в., ближе к его второй половине-середине.
Архитектурно-археологические выводы. История центрального участка южного мыса речки Даниловки представляется следующим образом. Не позже конца X в. на правом берегу образовалось поселение сельского типа, являвшееся частью большого поселка, занимавшего оба берега у устья речки при впадении ее в Москву-реку. Оно занимало довольно значительное пространство на запад от реки.
В ХI-ХIII вв. селение продолжало существовать (подробнее этот период характеризовать невозможно), в конце  ХIV-начале XVI в. оно увеличивается и благополучно развивается. Откладывается насыщенный культурный слой бытового характера.
В это же время на левом берегу ручья возникает и развивается (ХIV-начало XVI в.) некрополь раннемосковского облика, на месте которого в середине XVI в. возобновят монастырь.
Примерно с этого же времени на правом берегу можно достоверно фиксировать появление некрополя, сохраняющегося в ХVII-ХVIII вв. На его участке нет синхронного каменного храма — он появится только в конце ХVII-начале XVIII в. (храм II) и затем сменится в XIX в. ныне существующим (храм I).
Поскольку храм I имеет посвящение празднику Воскресения Словущего. можно полагать, что таким же было посвящение престола храма II. Археологические материалы не могут этого ни подтвердить, ни опровергнуть. Обратимся к письменным — они позволяют выяснить не только вопрос посвящения, но уточнить дату храмов и раскроют связь их с историей Данилова монастыря.
Анализ письменных источников. Из клировых ведомостей начала XX в. известно, что храм I построен в 1834 г. на средства купца Ивана Назаровича Рыбникова. Никаких данных о предшестующих сооружениях ведомости не содержат [29]. Находясь за чертой города и как бы сливаясь с монастырем, храм не всегда попадал в городские путеводители и на планы. Его нет на подробном плане Ивана Мичурина 1739 г., на многих других. Состояние источников заставляло исследователей предполагать, что церковь XVIII в. была деревянной [30].
Сведения о каменном храме, однако, довольно многочисленны [31]. Уже П.В. Хавский привел пометку на листе переписной книги 1722 г.: „Церковь Воскресения Христова что близ Данилова монастыря, каменная. Поп Василий Алексеев. В приходе 62 двора" [32]. В XVIII в. ее упоминает „Дело 1774 г. о погребении без соответствующего дозволения" [33], путеводитель В.Г. Рубана [34], „Известие о Церквях… 1785 г." [35]. В „Росписи Московских церквей" 1778 г. упомянуты приделы: „Церковь Воскресения Христова что за Даниловым монастырем. Приделы три: (1) Николая Чудотворца, (2) Пророка Илии, (3) Апостол Петра и Павла" [36].
Ряд изданий называл и дату постройки, но имелись разноречия. А.Л. Максимович указал 1706 г. [37], А. Щекатов — 1699 г., по-видимому, исходя из текста благословенной грамоты патриарха Адриана, упомянутой в „Реестре церквей…" 1723 г. [38]. Вопрос оставался открытым, хотя уже переписная книга 1704 г. указывала на период возведения храма: „Монастырь во имя великого князя Даниила, на Москве реке… Да у монастыря же слободка Даниловская, на реке на Москве, а в слободке церковь Воскресения Христова деревянная, ветхая, другая каменная строится вновь; у церкви во дворе поп Варфоломей Кириллов, у него сын Петр во дьячках, во дворе пономарь Евсей Сергеев" [39].
Окончательно время построения было установлено с обнаружением просьбы 1754 г. в Духовную Консисторию рассмотреть вопрос о выдаче новых антиминсов „по доношении церкви Воскресения Христова что за Даниловым монастырем попа Алексея Степанова, которым объявляет, что во означенной церкви (коя освящена в 706-м году) на антиминсе имяни настоящего храма не подписано да в дву при той церкви приделах антиминсы весма обетшали" [40]. Вероятно, антиминс основного престола принадлежал „деревянной ветхой" церкви, которая упомянута в записи 1704 г.
Нет причин сомневаться в том, что обнаруженные раскопками остатки храма II принадлежат церкви, благословение на постройку которой получено в 1699 г. ’’прихожанином Федором Васильевым», строительство которой в 1704 г. взамен деревянной упомянуто переписной книгой, и которая освящена в 1706 г.
Более старая деревянная церковь также названа Воскресенской — по-видимому, именно к ней относится кладбище ХVI-ХVII вв. Но в документах XVII в. церкви с таким посвящением в монастыре или слободе нет!
Слободским храмом называется всегда церковь Даниила Столпника, по крайней мере с 1625 г., когда в окладной книге записан взнос за нее денег попом Григорием [41]. Деньги поступают и в последующие годы. Существование церкви подтверждает переписная книга 1627/28 гг.: «слобода что исстари слыло село Даниловское, а в ней церковь деревянна клетцки Даниила Столпника строение монастырское и приходских людей» [42]. Тут же описан двор попа Григория Онтонова, что снимает сомнения в идентичности упомянутых храмов.
Переписная книга 1646 г. повторяет формулу, а имя священника в ней снова совпадает с именем вносящего оклад 1646 г. — «поп Федор» (оклад увеличился в 1632 г. с 13 алтын 4 денег до 16 алтын 2 денег) [43].
В переписной книге 1678 г. такой церкви нет. Это заставляло предполагать, что храм был ветхим, и допускать, на основе упоминания в Степенной книге, его чрезвычайную древность (XIII в.)
Однако следует обратить внимание на отличие текста книги 1678 г., где вообще не упомянута никакая церковь слободы, не описан монастырь, не назван его собор, дворы служителей и т.п., хотя, конечно, все это существовало. Штат церкви, несомненно, сохранялся, на что указывает исправная выплата денег оклада после 1678 г. С 1675 по 1684 г. их платит поп Михаил, с 1687 г. — поп Варфоломей Кириллов [44]. Легко заметить, что это тот самый священнослужитель, который назван живущим во дворе у церкви Воскресения в 1704 г. Он платил оклад до 1702 г., затем — в 1707 г., последний раз — в 1709 г. [45]. За пропущенные годы деньги внесены пономарем Евсеем (1703-1704, 1708, 1710). Вероятно, это Евсей Сергеев, что упомянут вместе с попом Варфоломеем в 1704 г. По смерти последнего он мог быть поставлен попом (за 1711 г. оклад вносит поп Евсей) [46]. Далее окладные суммы платят три служителя — поп Василий Алексеев (1713-1726), пономарь Матвей Григорьев (1732-1733) и поп Борис Александров (1734) [47]. На этом список окладной книги обрывается, но он и так привел нас в начало второй трети XVIII в., когда никакой церкви Даниила Столпника в слободе давно нет, но зато известна Воскресенская. (Ее поп — тот же Василий Алексеев — назван в переписной книге 1722 г., как говорилось выше).
Нет сомнения в том, что перед нами — один и тот же церковный штат, служащий в конце XVII в. в церкви Данила Столпника, а после сооружения каменной Воскресенской церкви — в ней. Какое-то время, по-видимому, церкви сосуществовали (например, об этом прямо говорится в переписи 1704 г.) и стояли рядом на церковном участке, но престол всегда был только один (не считая новых придельных).
Наиболее раннее упоминание Воскресенского — 1699 г. Однако в это время церковь Даниила Столпника знают еще несколько документов, кроме окладной книги. В списке получающих деньги за поминовение в 1690 г. по патриархе Иоакиме раздельно названы Даниловского монастыря иеродиакон Гервасий и «ц. Данила Столпника под Даниловским монастырем поп Варфоломей», вероятно, опять Кириллов [48].
Ружные книги 1681, 1699 гг. знают такой престол как бы в монастыре: «Да церкви Данила Святого что в Даниловском же монастыре» и «Того же монастыря церкви преподобного Данилы Столпника» [49].
«Роспись жалованья» 1677 г. использует ту же формулу: «Со 133, церкви Данила Святого что в Даниловском монастыре, великого государева жалованья годовых и молебных и понахидных денег…» [50].
Неправильно, однако, на этом основании «забирать» престол на 1670-1680-е годы в монастырь, а с 1690-го снова «переносить» его в слободу. Отсутствие его в монастыре в 1701 г. хорошо фиксируется сохранившейся описью [51].
Важно подчеркнуть, что церковь получает выплаты руги наряду с другими царскими богомольями, причем то отдельно от монастыря, то вместе с ним. Более того, в ружной книге 1681 г. есть помета: «не давать, а давать из монастыря» [52], но в 1699 г. деньги снова выписаны отдельно. В XVIII в. эта связь прерывается, но когда после секуляризации монастырей наступает запустение, в монастырь «приписывается» дьякон Воскресенской церкви для праздничного сослужения [53].
Таким образом, можно указать не только на связь храма с монастырем (что естественно для церкви подмонастырской слободы), но и на его особый, существенно повышенный статус. Вполне вероятно, что это объясняется представлениями о посвящении престола слободской церкви тезоименитому святому князя Даниила Александровича. В XVII в. текст Степенной книги и многочисленные Жития (рукописные и в печатных Прологах) были уже достаточно распространены [54]. Храм должен был восприниматься как относящийся к древнейшему, еще XIII в., монастырю.
До какой степени это соотносится с нашими историко-археологическими наблюдениями? Попытаемся хотя бы гипотетически решить этот вопрос, привлекая обе группы источников.
Даниловское поселение и церковь Даниила Столпника в ХIII-ХVII вв. По-видимому, деревянный храм переписных книг XVII в. не был построен в глубокой древности. «Ветхим» его называют только в 1704 г.; кроме того, книга 1627/28 гг. хорошо знает, кто его построил: «строение монастырское и приходских людей» [55]. Для памятников неясного происхождения такая формула обычно не употребляется. Постройка церкви в начале XVII в. могла быть вызвана бурными событиями 1600-1610-х годов.

В Смутное время окрестности монастыря служили ареной постоянных военных столкновений. Обитель, поставленная на низком берегу реки [56] и не имевшая каменных стен (а также валов или рвов), не могла служить серьезным военным объектом. Но выгодное расположение на южной дороге, ключевое по отношению к местам переправ через Москву-реку [57] с выходом в широкое южное предполье от важнейшего стратегического района Котлов-Коломенского, делало «Даниловское место» точкой военных усилий. Здесь лежала своего рода «ничья земля» между осаждавшими Москву и ее защитниками, речкой Даниловской старались овладеть те и другие.
Это заметно уже в действиях по обороне города от войск Казы Гирея в 1593 г., когда в районе монастыря располагается в укрепленном лагере основная часть русских войск. В 1606 г. отряды Болотникова и Пашкова укрепляются на Даниловке, что едва не приводит к потере Серпуховских ворот города. Перед решающим сражением М. В. Скопин-Шуйский вынужден был занять Данилов монастырь. Интересно, что именно здесь происходят встречи и переговоры москвичей и представителей Тушинского лагеря [58].
Естественно, что расположенные в «контактной зоне» селения подвергались особой опасности. В 1610 г. Данилов назван среди других пунктов, сожженных Лжедмитрием II в последних сражениях под Москвой. Интересно, что примерно в это же время появляется первое изображение города с юга, на котором схематически показан монастырь и речка, а также Коломенское [59].
Более чем вероятно, что поселение под монастырем, ничем не защищенное, также было разорено и разрушено.
Книга 1627/28 гг. содержит на это косвенное указание — раньше Даниловское было селом, теперь же стало слободой. Освобождение подмонастырского села от повинностей, наряду с многими другими селами в период после Смуты, вызывалось стремлением правительства поддержать разоренную обитель. Как следует из той же переписи, к этому времени не была полностью восстановлена даже монастырская ограда [60]. Весьма вероятно, что восстановление деревянной церкви для прихода на средства монастыря и сельчан было одним из первых действий в конце 1610-начале 1620-х годов. Возобновление службы в самом монастыре мы можем предположительно датировать с 1619 г. [61].
Называя Даниловское в прошлом селом, перепись указывает на существование здесь в XVI в. церкви, что подтверждается археологически остатками некрополя. Однако эти материалы на позволяют опустить дату его существования ниже половины столетия.
Представляется, что принципиальное значение для решения вопроса имеет фиксируемое археологически изменение в использовании центрального участка села, примерно совпадающее с возобновлением монастыря в 1560-х годах. Степенная книга отчетливо указывает на сохранение в селе церкви Даниила Столпника (возможно, ктиторского храма князя Даниила) где-то около конца ХV-начала XVI в. Для начала XV в. «святой Даниил за рекой» известен благодаря рассказу о переносе архимандритии в 1330 г. Однако ни один из этих источников не уточняет места церкви.
Кажется логичным предположить, что храм монастыря стоял там же, где находился некрополь XIV—XV вв., т.е. на левом берегу.
Запустение монастыря позволяло в ХIV-начале XVI в. использовать его территорию как приходское кладбище, а храм — как приходскую церковь

Комплекс оказывался отделенным ручьем от центра села, но в непосредственной близости к нему. В дополнительной церкви село XV — начала XVI в не нуждалось.
С возобновлением монастыря в 1560-х годах ситуация изменилась. В его храмах невозможно было выполнять всех необходимых прихожанам треб (например венчаний). Нужно было один из престолов вынести за стену и поместить непосредственно в селе (слободе?). Отсюда — возможность появления слободской церкви на правом берегу во второй половине XVI в. Перенос престола (считавшегося прихожанами «своим») весьма вероятен, например во время строительных работ по сооружению монастырского каменного собора, освященного в 1561 г. Дальнейшее сохранение престола в слободской церкви понятно в связи с развитием погребального комплекса внутри монастыря (Покровская церковь с приделом Пророка Даниила) в XVI-XVII вв. Перенос его в начале XVIII в. вновь в монастырь — столь же естествен, учитывая известное противоречие между представлениями о месте могилы князя на братском кладбище монастыря и непонятной удаленности от него ктиторского храма [62].
Сама церковь в слободе была деревянной — как в XVII, так и в XVI в. -впрочем, предшествовавший ей храм на левом берегу Даниловки, в монастыре, в XIII-XV вв. также был деревянным. Она простояла до начала XVIII в. и, возможно, в последние годы существования была переосвящена в память Воскресения Словущего в связи с возвращением престола Даниила в монастырь [63].
После этого храм слободы уже не воспринимался как мемориальный — все чаще отмечался как отдельная приходская церковь. Отстроенная в камне к 1706 г., она была разобрана и забыта, на ее месте в XIX в. построили новый храм, раскопки в котором и привели нас к самому моменту возникновения монастыря.
Завершая работу, подчеркнем, что все больше фактов подтверждают реальность существования на мысу речки Даниловки и Москвы-реки обители конца ХIII-начала XIV в. Косвенным свидетельством интереса московских князей древнейшего периода к нижнему, южному, участку реки может служить само расположение их владений и, соответственно, первых монастырей. В. А. Кучкиным обращено внимание на великокняжеские земли выше Данилова на обоих берегах реки, включая сюда Симоново и весь район Крутиц. Сложение здесь Симонова монастыря и позднее Новоспасского, вместе с лежащими ниже по реке селами Коломенским, Дьяковом и Нагатинским, могут указывать определенную традицию устраивать пригородное богомолие в пределах домена потомков Даниила Александровича, начало которой было положено основанием Данилова монастыря [64].